Пена. Дамское счастье [сборник Литрес] - Эмиль Золя

с Кампардоном, Валери знаком подозвала к себе молодого человека и обратилась к нему с несколькими словами, все еще несвязными из-за недавнего приступа. Ему пришлось сесть рядом с больной по приказу врача, который категорически запретил перечить ей; таким образом, Октав, уже выслушавший недавно признания мужа, выслушал теперь ее собственные. Она трепетала от страха, принимала Октава за своего любовника, умоляла спрятать ее. Потом внезапно узнала его и разразилась слезами, горячо благодаря за утреннюю ложь во время венчания. А Октав вспоминал ее прежний приступ, тот, которым он пытался воспользоваться с похотливым желанием школьника. Теперь он стал ее другом, и она будет исповедоваться ему – что ж, пожалуй, это и к лучшему.

В этот момент Теофиль, все еще топтавшийся за дверью, решился наконец войти в комнату. Вот ведь другие мужчины уже побывали там, так почему бы не последовать их примеру?! Однако его появление вызвало целый переполох. Услышав голос мужа, Валери снова судорожно затряслась, и все решили, что у нее начинается новый приступ. А он, отталкивая руки дам, которые мешали ему подойти, упрямо твердил:

– Я прошу ее только об одном – назвать имя… Пускай назовет его имя!

Но тут вошедшая госпожа Жоссеран разгневалась не на шутку. Стремясь погасить скандал, она затолкала Теофиля в угол и разъяренно заявила:

– Да что ж это, сударь, когда вы оставите нас в покое?! С самого утра вы досаждаете нам своими глупостями… Вам недостает такта, да-да, вы бестактны до безобразия! Такие вещи не выясняют в день свадьбы соседей!

– Позвольте, мадам, – пролепетал он, – это мое дело, оно вас не касается!

– Как это – не касается меня?! Да ведь я теперь член вашего семейства – неужто вы считаете, что эта история должна меня забавлять, притом на венчании моей дочери?!. Хорошенькую же свадьбу вы ей устроили! Ни слова больше, сударь, вы бестактный человек!

Бедняга совсем растерялся и посмотрел вокруг, ища поддержки. Но дамы открыто выказывали ему свою холодность, давая понять, что строго осуждают такое поведение. Да, госпожа Жоссеран нашла верное слово: он проявил бестактность; бывают такие обстоятельства, когда необходимо сдерживать свои порывы. Даже сестра Теофиля – и та его осуждает. А он все еще пытается протестовать, и это вызывает всеобщее возмущение. Нет-нет, пусть даже не смеет оправдываться, воспитанные люди так себя не ведут!

Этот выговор заткнул ему рот. Он выглядел таким потерянным, таким несчастным, со своими хилыми руками и ногами, с унылым лицом старой девы, что дамы в конце концов начали усмехаться. Мужчина, который лишен того, что делает женщину счастливой, не имеет права жениться. Ортанс мерила беднягу презрительным взглядом; маленькая Анжель, на которую не обращали внимания, вертелась вокруг него, насмешливо разглядывая, словно искала причину его убожества, и он стушевался вконец, залившись краской, когда все эти рослые, грузные, широкобедрые создания обступили его со всех сторон. Однако и они чувствовали, что надобно как-то уладить дело. Валери снова разрыдалась, и доктор Жюйера опять начал смачивать ей виски. Но тут дамы, переглянувшись, поняли, как поступить: их сблизил дух женской солидарности. И они подступили к мужу.

– Черт возьми, – шепнул Трюбло, снова подойдя к Октаву, – до чего же все просто: говорят, письмо-то было адресовано служанке.

Госпожа Жоссеран, услышав это, обернулась, восхищенно глядя на него. Затем, обратившись к Теофилю, сказала:

– Ну подумайте сами: будет ли безвинная женщина опускаться до оправданий, когда ее обвиняют так грубо, как вы?! А вот я могу кое-что сказать вам вместо нее… Это письмо обронила Франсуаза, та самая служанка, которую ваша жена уволила из-за непристойного поведения. Ну что, довольны вы теперь? Вам должно быть стыдно, сударь!

Сперва несчастный супруг только пожал плечами. Однако все дамы, сохраняя серьезность, отвергали его обвинения с полнейшей убежденностью в своей правоте. И когда мадам Дюверье гневно крикнула, что брат ведет себя мерзко, что она порвет с ним отношения, бедняга сдался и бросился обнимать жену, умоляя ее о прощении и жаждая добиться ответной ласки. Это была весьма трогательная сцена. Даже госпожа Жоссеран и та расчувствовалась.

– Вот так-то: худой мир лучше доброй ссоры! – с облегчением сказала она. – Слава богу, нам удастся спокойно, без скандала, завершить этот день.

Когда Валери помогли одеться и она появилась в большой зале под руку с Теофилем, всем показалось, что свадебное торжество достигло апофеоза. Время шло уже к трем часам ночи, гости начинали расходиться, но оркестр из последних сил играл кадриль за кадрилью. Мужчины ухмылялись при виде помирившейся супружеской пары. Медицинский термин, брошенный Кампардоном в адрес бедняги Теофиля, преисполнил ликованием мадам Жюзер. Юные девицы теснились вокруг Валери, жадно рассматривая ее, но тут же принимали глуповато-наивный вид под негодующими взглядами матерей. Тем временем Берта наконец-то пошла танцевать со своим супругом и, похоже, что-то тихонько шепнула ему на ухо. Огюст, посвященный наконец в эту историю, обернулся, не сбавляя темпа, и посмотрел на своего брата Теофиля с удивлением и превосходством человека, которому подобные истории уж никак не грозят. Наконец заиграли финальный галоп, и пары понеслись по залу в душной жаре, в рыжеватом мерцании свечей, чьи пляшущие огоньки играли яркими отсветами на медных подвесках канделябров.

– Вы с ней близко знакомы? – спросила госпожа Эдуэн, которая кружилась в объятиях Октава, наконец-то приняв его приглашение на танец.

Молодому человеку почудилось, что по ее стройной, прямой спине пробежала легкая дрожь.

– Совсем незнаком, – ответил он. – Я крайне огорчен тем, что меня впутали в эту историю… К счастью, бедняга-муж все проглотил.

– Это очень дурно, – объявила его партнерша, со своей всегдашней серьезностью.

Октав, несомненно, ошибся: когда по окончании танца он опустил руку, обвивавшую талию госпожи Эдуэн, она даже не запыхалась; ее глаза были по-прежнему ясны, темные бандо идеально гладки. Однако конец бала омрачило другое скандальное происшествие. Дядюшке Башляру, вдрызг напившемуся у буфета, пришла в голову игривая мысль. Внезапно все увидели, как он отплясывает перед Геленом нечто совершенно непристойное. Свернутые салфетки, засунутые спереди под застегнутый сюртук, придавали ему вид полногрудой кормилицы, а два больших кроваво-красных апельсина торчавшие из-под салфеток, напоминали о мясной лавке. На сей раз возмутились все присутствующие: даже если человек зарабатывает бешеные деньги, он должен знать меру и не забывать о приличиях, особенно в присутствии молодых людей! Жоссеран, стыдясь, в полном отчаянии приказал вывести шурина из залы. Дюверье с омерзением глядел ему вслед.

В четыре часа утра новобрачные приехали на улицу Шуазель, с ними прибыли Теофиль и Валери. Поднимаясь на третий этаж, где молодым обустроили квартиру, они столкнулись с Октавом, который также шел к себе. Молодой человек из вежливости посторонился, но Берта сделала то же самое, и они столкнулись.

– Ох, извините, мадемуазель! – сказал он.

Это слово «мадемуазель» рассмешило их обоих. Берта посмотрела на Октава, и ему вспомнился ее первый взгляд на этой же самой лестнице – веселый и задорный взгляд, ставший для него, нового жильца, очаровательным приветствием. Похоже, сейчас они оба вспомнили об этом, и Берта покраснела, а Октав уже поднимался к себе, в одиночестве, в мертвой тишине, царившей на верхних этажах дома.

Огюст, истерзанный мигренью, мучившей его с самого утра, уже вошел, прикрывая левый глаз, в квартиру, куда поднялись и его родственники. Прощаясь с Бертой, Валери, уступив внезапному порыву нежности, крепко обняла ее, окончательно смяв белое подвенечное платье, поцеловала и шепнула на ухо:

– Дорогая моя, желаю, чтобы вам повезло больше, чем мне!

IX

Два дня спустя, около семи часов вечера, Октав пришел к Кампардонам ужинать и застал там только Розу в шелковом кремовом пеньюаре с белой кружевной отделкой.

– Вы кого-нибудь ждете? – спросил он.

– Да нет, – ответила она с легким